Август 18th, 2010 
Многие, вероятно, встречали воспоминания о митрополите Никодиме (Ротове). Опубликовано еще в 2004 г. Мне же особенно интересно, что как раз где-то в это время я лично познакомился на кочетковских конференциях с автором — архимандритом Августином (Никитиным). Не скажу, что сильно сблизился, но как-то встречался и в Минске, даже приходил на один из его семинаров — он наездами преподавал у нас в городе на теологическом факультете ЕГУ. Помню, что на конференциях он показался мне мыслителем с довольно демократическими приоритетами. Классический «западеик», короче говоря. А вот на том семинаре (по сектоведению) я как-то впервые усомнился в своих выводах. Теперь, прочитав эти воспоминания, вижу, что сомнения эти были не случайны.
Произведение отца Августина, предпосланное эпиграфом «Поминайте наставников ваших», безусловно призвано добавить побольше позитива к образу неоднозначного иерарха. Не знаю как кому, но у меня оказался в минусах как образ митрополита, так и образ автора. Но пишу здесь не для того, чтобы поделиться личными разочарованями. Очень мне пригляделся своей выпуклостью представленный, не знаю как назвать, типаж или менталитет церковного делания. Иногда даже до смеха (сквозь слезы):
Archive for 2010
Вот она, душа истинного сергианца
Увидел у католиков, подумал о своем
В воскресенье, пребывая на экскурсии в Мире (Не Ликийском, а нашем белорусском), зашли в местный костел. Попали как раз на проповедь, которая оказалась столь зажигательной, что один из нашей компании даже почесал затылок: «Не перейти ли мне в католичество?». Видимо, брат не много слышал православных батюшек, среди которых весьма даже нередко попадаются любители проповеди в стиле «и о том, и о сем, побалагурим, помолимся, а потом опять нальем». Не думал, что это так эффективно.. Но сейчас не об этом…
Дело в том, что проповедь была на русском языке. Это редкость. По крайней мере, я лично слышал такое впервые. В основном в Беларуси на белорусском, иногда на польском. Или наоборот — по мере продвижения на запад, ближе к польским границам. В данном случае мы к ним и приблизились. Можно было ожидать польскую службу и польскую проповедь. Да, служба была на польском, но почему тогда проповедь на русском? Если местным прихожанам ближе польский, то все должно было бы вроде быть на польском. Если на русском — все на русском. А тут какое-то довольно странное сочетание, которое контрастно подчеркивалось периодическими прерываниями русской речи польскими молитвенными воззваниями.
И я понял… Польский это привычный литургийный язык. Пусть непонятный, но сакральный. Так вот и мы держимся за церковно-славянский. Но мы, разумеется, оправдываем себя, что это особый, специальный, намоленный язык, употребляемый только для богослужения. Но вот здесь люди по той же аналогии применяют польский, хотя это язык обычный, живой, бытовой и вовсе не специально литургийный. Все это подсказывает, что совсем не по тем причинам мы держимся за церковно-славянский. Какой-то другой психический механизм. Может просто даже привычно, что непонятно — особая такая заклинательная аура. А еще культурная идентификация. И не при чем тут поэзия и «намоленность».
Помогите вспомнить
Была опубликована несколько лет назад такая довольно скандальная повесть, автор — вдова известного священника, описывающая свою личную жизнь и отчасти церковную Санкт-Петербурга где-то 70-х годов. . Ее муж работал переводчиком в аппарате ОВЦС под руководством тогда еще совсем молодого, но подающего надежды епископа (понятно, что Кирилла, но имена и фамилии изменены). Повесть вызввала волну возмущений. В частности, помню, архимандрит Августин (Никитин) написал, что вдова пляшет на могиле мужа.
Не помню ни фамилию автора, на название повести, ни в каком журнале была опубликована.
Кем мы уполномочены?
С какой стати мы что-то требуем друг от друга, "сортируем" людей по степени их греховности, "отсеиваем", требуем исправлений и все прочее прочее? От чьего имени? От имени Церкви? Но с чего мы взяли, что мжеим говорить от ее имени? Уверен ли мы хотя бы, что мы не то что выступать можем от ее имени, а что вообще в ее ограде по причине самоотлучения из-за тех же грехов? И то, в чем мы есть, Церковь ли?
Простите меня, люди. Я впал в доктринерство. Сам же на самом деле ничтожен.
Какие у нас приоритеты?
То, что я говорил в недавнем посте о добрачных связях, касается, в основном, людей только-только приходящих в Церковь. Проблема в том, чтобы с порга не оттолкнуть…
А вот что касается "воцерковленных"…. Или, лучше сказать, сознательных христиан. Вот пишут в одном из комментариев:
"И если всех в кучу не венчанных и не женатых, разведенных, не бывших в браке, но любящих друг друга и занимающихся сексом, не любящих и занимающихся) сложить — то кого ж тогда исповедовать? Единицы останутся) Часто бывает, что вроде и один из пары относительно воцерковлен, а другой враждебен и ничем его не переубедить, что ж тогда тоже не исповедовать?"
И вот возникает вопрос… Что для нас вера и Церковь? Просто приложение к "настоящей" жизни? То есть мы сначала включаем жиичто житейские критерии (типа нравится-не нравится и т. д.) и только потом думаем, как это примирить с нашей верой. а ведь христианин, сознательный христианин, вообще не должен рассматривать возможность брака с неверующим. Кто-нибудь думает об этом? Или это вообще дремучий архаизм?
Актуальный праздник
В этом году как раз актуальный как нельзя. Именно в России в эти смертельно-жаркие дни. Как понимаю, именно усиливающийся в пик жаркого лета мор и стал поводом для установления праздника Изнесения Древ Креста Господня. Можно было бы в этот день особенно помолиться о спасении от жары. Интересно, догадался ли кто-нибудь. По крайней мере, стенгазета Правмира этот праздник проигнорировала вовсе.
Опять об этих добрачных связях
Тема настолько популярная и, соответственно, истрепанная, что уже и не ожидаешь от обсуждения какого-то толка.
Сегодня разговаривал в церкви с одной девушкой. Хорошая такая «новоначальная» девушка — с одной стороны, явно не развращенная и тоскующая по чистой жизни, а с другой — без затаенного церковного лицемерия.
И вот выясняется, что у девушки есть парень, с которым отношения дошли до известного уровня. Да, она понимает, что это грех, но совершенно не может представить, чтобы хоть какой-то современный молодой человек остановился на уровне невинных поцелуев и держанием за ручки. Где такого найти? Она бы с радостью. Ей самой это совсем не нужно. Но, говорит, если поставить такое условие, тебя просто не поймут.
Попробовал объяснять, но сам чувствовал — слова мои как-то далеки от жизни. Вроде бы все правильно, но девушка, если послушает, может и правда остаться одна. Конечно, ничего плохого в том, чтобы во имя целомудрия и святости остаться одной, но это должен быть сознательный выбор, а не ловушка — погоди, мол, это все недостойные, а достойный оценит твою чистоту. А «достойный» раз и не пришел.
Мне вообще интересно, может я не в курсе, действительно ли сейчас столь неотвратим интим до брака? При этом, как в данном случае, вовсе не в результате бурных чувств или страсти, а просто по-другому как-то и не представляется?
Не с этим ли связана нарастающая популярность «гражданских браков», с которыми церкви рано или поздно придется что-то делать? А то, что придется, я просто уверен. По крайней мере, все менее уловима грань между «законным» и «незаконным». Неужели упрямо так и будем ориентироваться на штамп о «гражданском состоянии»? Когда-то я был уверен, что «гражданские браки» это прямое следствие растущей половой распущенности, а потому не сомневался, что единственный верный ответ церкви — этому явлению противостоять. Сейчас же я в этом не уверен. Быть может, это просто результат личностной эмансипации в современном обществе… Когда-то Церковь вынуждена была считаться с римским правом и даже брать во многих вопросах его за основу. Не настало ли время считаться с новым этапом гражданского права?
UPD: Здесь ведь такая еще проблема. Формально у человека, живущего в блуду, нельзя принять даже исповедь. Получается, что человеку только-только переступившему порог церкви предъявляются довольно весомые требования только для того, чтобы он хотя бы смог переступить этот порог.
Про яйца в профиль и анфас
Говорят тут про какие-то яйца, что мол, одни и те же они, только одни в профиль, а другие в анфас…
Нет, яйца все же разные, причем кардинально. Одно дело, когда яйца куриные, пусть и тухлые… Ну обстреливают ими, не скажешь, что приятно, но и не без пользы — мобилизует и спать не дает.
А есть еще яйца свои.. ну совсем свои… вот если они тухлые, тогда дело гораздо хуже. Как минимум, бесплодие.
Так где же все-таки патриарх?
Вроде бы после долгих поисков обнаружились было следы в сообщении на белорусском портале. Но потом оказалось, что несколько поспешили они. Согласно Патриархии. Ру на празднованиях Смоленской иконе его все же не было.
Касательно предыдущей записи
О том же «Жадном монахе«.
Там общий такой штамп проскакивает, исходящий вроде бы от правильной установки, что богатство это не сами вещи, а отношение к ним. В рассказе монах Герасим, пожалевший о потерянных четках представляется большим «стяжателем», чем монах Пахомий, с отказавшийся от всего своего добра. Обычно, говорят, что стяжатель это тот, кто «прилепился» сердцем… Вроде оно так.. но все же.. и не так. Обычно богатство это власть, честолюбие, тщеславие, в лучшем случае — защита, страховка от «черного дня». Ничего этого нет у человека, «прилепившегося» к какой-то безделушке. Она может быть просто знаком для него, вещью, связанной с какими-то воспоминаниями. Вот эти же четки в рассказе — как память о святом старце, от кот рого они достались. Может это и плохо «заморачиваться» любой вещью даже под самым благовидным предлогом, но, согласитесь, это совсем-совсем не то. Вещь ценна только для этого человека, привязанность к ней со стороны выглядит даже глупостью. Здесь и в помине нет того уважения, заискивания, боязни, зависти, что сопровождает богатого человека. Богатому как раз вещи-то и не нужны. Сегодня, благодаря, допустим, новому Мерседесу, «крутому» айфону, чего там еще, не знаю, он превозносится над другими. Завтра устарел Мерседес, айфон подешевел и стал общедоступен, и все это безжалостно выбрасывается и забывается, а внимание переключается на другие уже до поры до времени «богатые вещи».
А вообще-то есть еще и такое у монахов, как обет нестяжания. Не может монах иметь своего, и все тут. Бывают исключения. Бывали и святые, что мылись в женской бане чувствовали себя, как «бревно среди поленьев». Но никто же не предлагает это в качестве общеполезного аскетического упражнения…