Октябрь 13th, 2011 
Как полагают, непосредственный повод — это интервью:
Archive for the ‘Без рубрики’ Category
Против лидера группы «Ляпис Трубецкой» возбуждено дело
«Государство — это я!»
А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь
Сколь же велика на Руси вера во всяческую бюрократию. То ГАИ в ГБДД переименуют, то милицию в полицию, а потом сидят и ждут эффекта. Вера эта выше всякой веры, поскольку доминирует даже в учреждении, где вера как бы самое главное. Вот только во что вера…
Наплодим отделов — по связям с теми, и с теми, и с теми. Накроим епархий, разведем побольше митрополитов. Авось и пойдет «церковное возрождение». Епископ-то, оказывается, потому далек от народа, что слишком много у него народа, вот он и отдаляется-возвышается. А ну-ка мы его измельчим… Глядишь, добреньким, смиренненким, внимательным сразу станет. Был деспот в семье, а станет вдруг добрейшим отцом. Известное же дело — чем больше семья, тем меньше отеческой заботы и ласки. И наоборот. Сидим, ждем эффекта.
Или зададимся еще таким вопросом: так ли уж плохо, когда священников часто переводят с прихода на приход, а епископов с епархии на епархию? С одной стороны, вроде как бы отцов не меняют, но с другой — он же «засиживается», «обрастает связями» и т. д. Я бы сказал, попросту все больше укореняется в качестве частного собственника вверенного ему церковного хозяйства. С соответствующими последствиями. Так давайте его чаще перебрасывать с места на место, может частнособственнический дух этот обтрясется и проступит, наконец, лицо отца? Поскольку ежели ты временный, то махнешь рукой: ай, все равно ничего не наживешь, позабочусь-ка я лучше о моих временных чадцах. Логично?
А если серьезно, то, как говорится, что в лоб, что по лбу. Что собственник, что временщик, оба — далеки от отца. Разница только та, что первый рассчитывает выгоду на перспективу, а второй — хватает то, что есть и пока доступно. В любом случае «это все мое», временно или долговременно. И если нет общинного, семейного духа, то перемещениями-назначениями его не родить. Если каким-то образом изнутри, из самой, если можно так выразиться, органики внутренней церковной жизни не проклюнется потребность к коренной ломке устоявшихся стереотипов церковных отношений, никакие внешние бюрократические манипуляции не помогут. И епископу в епархии, и настоятелю на приходе будет ближе понятие вверенного ему «хозяйства» как некой вотчины, где он поставлен властвовать и наживаться (не обязательно, кстати, только в материальном плане — от простого упоения властью до самоутверждения и самореализации, вполне даже все бескорыстно может выглядеть, хотя быть вполне именно «для себя»). Соответственно, отношение как к холопам. Много холопов, мало холопов. Да будь хоть один холоп, все равно — я барин, а ты холоп. Так что, «друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь».
Теперь в России будет по белорусскому образцу
При всем том, что белорусский закон о свободе совести во многом скопирован с российского, в последнем все же имелось (и пока имеется) одно существенное преимущество — в нем допускалось существование так называемых религиозных групп, для деятельности которых, в отличие от религиозных организаций, не требовалось регистрации. Для реализации права на свободу вероисповедания это существенная деталь — допустим, община не набирает необходимого числа участников ( в России — не менее 10 человек), не собирается вести столь обширную деятельность, для которой нужно образование юридического лица, просто люди вместе молятся в соответствии со своими религиозными убеждениями. В белорусском законе такая возможность была изъята — если вы здесь собираетесь небольшой группой, чтобы вместе помолиться и почитать Библию, то нарушаете закон, и к вам могут быть применены соответствующие санкции. Вот собраться водки попить — это законно, а молиться — асоциальное деяние.
Теперь уже и Россия решила перекроить свой закон по белорусскому образцу. Для группы нужна будет регистрация и на нее будет распространено требование о наличии не менее десяти членов. Нельзя не согласиться, что таким образом исключается само понятие группы. Хотя стоит отметить, что все же российский закон и и после этого останется более либеральным, чем белорусский. Все же за группой сохраняется , как я понимаю, возможность проводить собрание в жилых домах и квартирах, тогда как в Беларуси для регистрации необходимо наличие молитвенного помещения (откуда ему взяться у только созданной общины, никого не интересует). Да и необходимое число членов общины в Беларуси не десять, а двадцать человек. Иисус Христос с 12-ю апостолами в России еще имел бы шанс зарегистрироваться, а в Беларуси уже никак — ни тебе молитвенного помещения, ни необходимого числа членов.
О перспективах…
А именно по поводу той возможной дальнейшей перспективы РПЦ, как она видится Андрею Десницкому:
Мне кажется, не все так просто в случае «курса на идеологическое обеспечение» (который и так, по-моему, без всякого «либо» уже взят). «Ничего нового, ничего страшного» это, как я понимаю, отсылка на советские времена, когда в церкви «в низах» была одна жизнь, так сказать, «духовная», а «в верхах» — иная, «политическая», с «борьбой за мир», с поддержкой «курса советского правительства» и пр. Но дело в том, что тогда обе эти жизни принципиально не пересекались. Во-первых, существовал некий информационный вакуум, что даже ЖМП, где публиковались всякие политические декларации, не был доступен большей части верующих. Это где-то «там вверху», где нас в принципе никто не слышит и не собирается слушать. То есть существовало довольно четкое отчуждение «труда от капитала». Во-вторых, эта «политическая» составляющая воспринималась как вынужденная стратегия, ради выживания церкви. Можно такую стратегию осуждать, но можно и понять. При этом нисколько не принимая это за действительную позицию церкви.
Но теперь все несколько по-другому. Нет такого насилия над церковью, чтобы можно было оправдать ее декларации как средство для выживания. Исчез и информационный вакуум. Нельзя сослаться, что «мы не знали». Более того, есть возможность озвучить свою позицию, хотя бы даже в интернете. «Верхи» и «низы» гораздо более связаны. Более того, «низы» нынче даже ожидают какого-то реального влияния «верхов» на повседневную приходскую жизнь (особенно в первые годы после избрания нового патриарха — сейчас, правда, несколько поутихло). Так что хочешь-не хочешь, а как-то либо «отмежевываться», либо «солидаризоваться» придется.
В цитируемой записи, кстати, проводится аналогия с временами Брежнева. Так вот, продолжая аналогию, в те «застойные времена» советский человек не мог поддерживать идеологический нейтралитет. Системой он априори рассматривался как представитель господствующей идеологии. Вот так и в церкви. За «верхи» придется отвечать каждому. А поскольку любая идеология так или иначе скатывается в лицемерие и ложь, то как мы это совместим с добрым намерением «жить по-христиански»? Или что, здесь я молюсь, а здесь знать ничего не знаю? Конечно, в какой-то степени это для нас не ново — в ограде храма у нас одна жизнь (и даже форма одежды), а за оградой другая — но ведь это как раз болезнь. По идее христианин в том, как он поступает и как проявляет себя на каждом шагу (в том числе и мировозренческих позициях), а не в том, что он умеет читать молитвы, регулярно посещает службы и пишет богословские статьи. Так что, если, конечно, мы действительно стремимся жить по-христиански, неминуемо придется столкнуться с нравственным выбором. И такой выбор может быть в контексте «идеологического курса» истолкован как своего рода догматический (ведь неизбежно идеологические доктрины, принятые в качестве предметов веры, пусть не официально, но будут набирать вес догм). Поэтому не случайны уже теперь призывы определиться. Дальше будет больше.
Что-то я не догоняю…
Сходил на юбилей родного факультета
50 лет радиофизике в БГУ. По этому случаю в концертном зале «Минск» был устроен праздник. Проходил он, включая и выборы правления Белорусского общества радиофизиков, в шутейно-потешном стиле. Как говорится, «физики шутят». И почему это они вечно шутят, ведь серьезные же люди. Да потому и шутят, что заняты серьезным. А там где заняты глупостями,вечно надувают щеки, нагнетая искусственную серьезность..
Все те же беды и в церкви
Дороги и…:
— Проблема не в том, что архиерей не представляет своей паствы, а в том, что обычные люди не представляют, зачем нужен архиерей.
— Вы мыслите как житель большого города, где архиерей представляется одним из начальствующих. А если вы приедете в любую сельскую епархию, где владыка хорошо знаком с жизнью маленьких городков, ваше впечатление изменится. Ко мне люди приходили и просили: надо дорогу провести, газифицировать село… Какая им разница, что я не глава района: они этого главу видят по крайней мере не чаще, чем меня, хотя главы тоже ездят.
Из интервью с архиепископом Екатеринбургским и Верхотурским Кириллом.
«И тут появляюсь я, весь в белом….»
Именно эта банально-пошлая фраза припоминается при виде так называемого «перфоменса» Охлобыстина. По крайней мере, я убедился, что россказни о его артистическом таланте — блеф. Все эти гонги, пирамиды… Ну как это можно вообще принимать всерьез, хотя бы в чисто эстетическом плане? Но больше всего поражает речь. Живое воплощение известной пародии про логопеда с улицы «Койкого»:) «Мы- гусские!» Я сам картавлю и похоже жую фразы, но на сцену же не лезу…:)
Что касается содержания… то тут впору бы впасть в тоску, как это и случилось с одним батюшкой-френдом. Спасает только то, что как-то уже настроен ничему не удивляться. Собственно, тоска, как я понимаю, не из-за собственно «перфоменса» дрянного актеришки, а из-за того, что это вообще всерьез обсуждается. И обсуждается в христианско-церковном плане. Более того, кого-то, среди коих есть и считающие себя христианами и даже священниками, это даже восхищает. Еще к счастью, что не всех. Немного подбадривает наличие таких мнений, что высказали на Правмире Архангельский и о. Алексий Уминский. Хотя вот главный редактор этого ресурса Анна попыталась на общем критическом фоне вычленить какой-то «позитив». Хочется на это сказать, что в речи любого фашиста найдется подобный позитив. Разве гитлеры, геббельсы и прочие не апеллировали к семейным и национальным ценностям?
Эх.. то ли еще будет…
По поводу «усталости от церковности»
При всем уважении к отцу Петру Мещеринову позволю себе не совсем согласиться с его выводами.
Само явление подмечено верно. Но дело вовсе не в том, что, мол, раз что-то надоело, то это «не от Бога». Сразу же вопрос: почему же вдруг надоело то, что раньше не надоедало. Или, по крайней мере, отягощало не так сильно , а тут вдруг все больше и больше. Одни и те же вещи раньше были «от Бога», а теперь вдруг «не от Бога»? Не очень как-то логично…
И потом, разве все то хорошо в жизни, что не надоедает? Кому-то не надоедает дни напролет смотреть телевизор, лежа на диване, но «надоедает» встать и немного помочь по дому. Школьнику надоедают уроки, надоедает читать, но не надоедает сидеть «в контакте» или давить на кнопки мобильника… Если я службу кое-как «отслужил-отстоял», а потом с облегчением посидел в трапезной, с удовольствием «полез» в интернет, зачастую без всякой пользы, фактически просто убивая время, то неужели я могу утверждать, что служба (какая ни есть, но все же со словами о Боге) «не от Бога», а чаек в трапезной и интерет — «от Бога»? Да и мало ли какой чепухой нам не надоедает заниматься, а вот к добрым делам почему-то чаще всего приходится себя «понуждать»…
Дело, мне кажется, совсем в другом. Я бы выделил два взаимосвязанных процесса, которые здесь участвуют.
Вот о. Петр говорит: «Не надоедает общение с любимым человеком». Да, с любимым человеком легко и радостно вместе работать, вместе гулять, что угодно делать, о чем угодно говорить, как о вещах серьезных, так и по пустякам, просто молчать и быть рядом… И те же вещи становятся внезапно несносной и раздражающей обязаловкой с тем же человеком, но уже нелюбимом. Значит, вывод какой? Нет «любимого». Вот и все. Если бы это касалось одного человека, то, вероятнее всего, дело было бы в том, что он сам утратил любовь (то есть веру). Но если это так массово, как это описано у о. Петра? Тогда, видимо, дело в том, что из самой церковной жизни как-то все больше улетучивается Христос. У церкви как-то все больше «много дел», как-то все больше православие превращается в «другую религию» (по терминологии того же отца Петра), где Христос если и не теряется вовсе, то отходит на задний план. Соответственно, все то, что в церковной жизни приобретало смысл в контексте общения с Богом, этот смысл стало терять.
Но неужели раньше (всего десяток-другой леи тому назад) было настолько больше Бога в церковной жизни, что явственно наблюдается такая разница? Вряд ли. Очевидно, что динамика «усталости от церковности» существенно опережает динамику «утраты Бога». А все потому, что в дело включается и другой процесс. Как ни пародоксально, это процесс роста церковного сознания.
Вспомните, с каким доверием, переступив порог церкви, мы относились ко всему происходящему в ней. Как к непонятным, но требующим уважения пасам сталкера, ведущего через «зону» к чуду. Мы знали, что «все это» элементы некоего алгоритма, который в конечном итоге приведет нас к Богу. Механизм алгоритма понимался еще очень туманно, и потому тем более наделялся особой сакральностью, трепетным уважением и, самое главное, тем самым смыслом, что связан с поиском и обретением Бога. Любимого Бога, который зажег наши сердца и в той или иной мере уже там присутствовал. Путешествие по «зоне» церковности безусловно воспринималось как общение с Любимым и единственной дорогой к Нему. Поэтому «все это» было не «внапряг»…
Поначалу нас поддерживало и то, что церковь, многократно вырастив числом прихожан, стала вдруг церковью неофитов. Мы все были «на старте», жили не столько настоящим, сколько надеждой и будущим (чему весьма способствовала соответствующая советская выучка). «Отдельные недостатки» казались нам тенью прошлого несвободного бытия церкви, на что, кстати, и до сих пор в церкви любят многое сваливать. Мы были только у входа в лабиринт, и не было оснований сомневаться, что он нас куда-то выведет. Отдельные «заплутавшие», вступившие в него раньше, были не в счет — «сами виноваты» или «время было другое». И мы с энтузиазмом пустились в путь…
Но постепенно мы учились, узнавали, вникали в механизм алгоритма… И тут выяснилось, что не все элементы алгоритма являются неотъемлимыми элементами, ведущими к конечной цели. Некоторые из них заводят в тупик или вовсе уводят в сторону… Сблизившись с церковной жизнью, мы то и дело воочию сталкиваемся со «сбоями программы» в судьбах прихожан и священнослужителей. Да и на себе наблюдаем, что блуждание по лабиринту алгоритма, не столько приблизило, сколько, к нашему ужасу, отдалило от Бога. За «деталями» церковной жизни как-то затерялась ее цель… Началась массовая рефлексия, «переоценка ценостей». Механизм алгоритма перестал быть безусловно связанным с «любимым», а потому многое из него «утомило» и «стало надоедать». «Надоело» не потому, что «не от Бога», а потому что перестали связывать это с Богом. А это ведь часто совсем необъективно. Общее недовольство механизмом алгоритма мы склонны переносить на те элементы, которые нами субъективно восприниматся наиболее болезненно. Допустим, трудности поста хоть и были трудностями, но в предкушении встречи с «любимым» переживались легко. А без «любимого» это просто трудности.
Вообще-то говорим мы сейчас только об одной категории православных. Если бы была одна, о была бы надежда на какую-то коллективную рефлексию и изменение ситуации в результате ее. Но есть еще, по крайней мере две категории. Одна — это, условно говоря, «обрядоверы». То есть те, кто саму сущность веры видит в исполнении церковных установлений. Это, по своему «святые люди», которые «не заморачиваются» и составляют стабильный фундамент устоявшейся церковной жизни. Вторая категория — та, которую часто презрительно именуют «захожанами». А между тем они составляют второй столп фундамента современной «церковности». Их устраивает все «как есть» и чтобы ничего не менялось. Приду я хоть через год, хоть через десять — точно так же куплю крестик, иконочку, свечку поставлю, то-се освящу, кого-надо покрещу, если надо отпою. Всякие перемены и «новшества» в виде, например, той же катехизации их раздражают и возмущают. «Раньше такого не было!» «А у вас православная церковь?!» И т. д. А с ними ведь считаются — доход, особено в городах, большей частью идет именно от них, а не от «воцерковленных» прихожан. Они ходят хоть и редко, зато их много и посещение их связано и большей частью ограничено покупками и пожертвованиями. Надо еще учесть, что из этой категории большинство крупных спонсоров, без которых невозможно нынче ни что-либо построить, ни серьезно отремонтировать.
Так что в дальнейшем можно скорее всего ожидать, что цековь так и останется стоять на этих двух столпах. А те, кто в первой категории, либо, отказавшись от смысла, вольются во вторую, либо разочаруются, но, по старой памяти, будут заглядывать — то есть перейдут в третью, либо уйдут в себя, либо вообще плюнут на все, вовсе забыв о вере и церкви и заживя «в свое удовольствие» (о таком уже приходилось слышать в инете) , либо перейдут в другие конфессии, «расколы» и «секты» (вопреки надеждам нашего хгр-а, это будет самый мизер), либо… Вот здесь можно ожидать развитие еще одной категории. Условно назовем ее «прицерковниками». Это те, кто не полностью порывая с официальной церковью и выборочно участвуя в ее жизни, составят некие параллельные структуры типа «братств», от сравнительно жестких структур типа «кочетковцев» до стихийных групп, связанных на чисто дружеском уровне. Произойдет своего рода «протестантизация», реформация без реформации. И, несмотря на предложенное название «прицерковники», они с большим правом, чем прочие смогут именовать себя Церковью.