Розанаў — гэта чалавек які заўсёды жыў цяпер. Розанаў аўторка — гэта ўжо ня Розанаў серады… Нават Розанаў увечары гэта не Розанаў раніцы… Не.. што я… Хвіліна, вокамгненьне… Злаві, паспрабуй… Ён зусім ня думае, каб быць верныч сябе. Ад Хрыста да антіхрыста — зашкалівае… Але дзіўна — як ніхто, ён застаецца сабой… Бо ён жывы.. Ён не будуе сябе помніка.. ён аддае сябе ўахвяру за праўду, і гэтай праўдай адлюстроўваецца у кожным сваім слове усей паўнатой яго…

Люди, которые никуда не торопятся, — это и есть Божьи люди.

Люди, которые не задаются никакою целью, — тоже Божьи люди.

Люди, которые никуда не торопятся, — это и есть Божьи люди.

Люди, которые не задаются никакою целью, — тоже Божьи люди.

Мы рождаемся для любви.
И насколько мы не исполнили любви, мы томимся на свете.
И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете.

(Настоящая истина проста, прозрачна и живительна, как вода в ручье — стал на колени и напился — А.Ш)

Жизнь происходит от «неустойчивых равновесий». Если бы равновесия везде были устойчивы, не было бы и жизни.
Но неустойчивое равновесие — тревога, «неудобно мне», опасность. Мир вечно тревожен, и тем живет.

(но как же нам хочется уюта, жить правильно, пить правильное пиво… в копашащемся муравейнике найти свое правильное и удобное место, назвав это обретенной гармонией…. Плюнь на правильность, разорви свое сердце!… А иначе — ты умер! — А.Ш)

Можно из Розанова добавить сюда же:

«Клонимся, жмемся… пока — умрем!

И вот тогда уже станем «несгибаемы» и «без перемен».

Все очерчено и окончено в человеке, кроме половых органов, которые кажутся около остального каким-то многоточием или неясностью… которую встречает и с которой связывается неясность или многоточие другого организма. И тогда — оба ясны. Не от этой ли неоконченности отвратительный вид их (на который все жалуются): и — восторг в минуту, когда недоговоренное — кончается (акт в ощущении)?

( я бы добавил — в этом месте человека разорвало, это незарубцовывающаяся рана, ждущая и жаждущая срастись со своей оторванной частью, чтобы в обретеном единстве воскресла восполнилась жизнь , да так, чтобы перелила через край в рождение — А.Ш.)

В невыразимых слезах хочется передать все просто и грубо, унижая милый предмет: хотя в смысле напора — сравнение точно:

Рот переполнен слюной, — нельзя выплюнуть. Можно попасть в старцев.

Человек ест дни, недели, месяцы: нельзя сходить «кой-куда», — нужно все держать в себе…

Пил, пьешь — и опять нельзя никуда «сходить»… Вот — девство.

— Я задыхаюсь! Меня распирает!

«- Нельзя».

Вот монашество.

Что же такое делает оно? Как могло оно получить от земли, от страны, от законов санкцию себе не как личному и исключительному явлению, а как некоторой норме и правилу, как «образцу христианского жития, если его суть — просто никуда «не ходи», когда желудок, кишки, все внутренности расперты и мозг отравлен мочевиною, всасывающейся в кровь, когда желудок отравлен птомаинами, когда начинается некроз тканей всего организма.

— Не могу!!!!

«- Нельзя!»

— Умираю!!!!

«- Умирай!»

Неужели, неужели это истина? Неужели это религиозная истина? Неужели это — Божеская правда на земле?

Девушки, девушки — стойте в вашем стоянии! Вы посланы в мир животом, а не головою: вы — охранительницы Древа Жизни, а не каменных ископаемых дерев, находимых в угольных копях.

Охраняйте Древо Жизни — вы его Ангел «с мечом обращающимся». И не опускайте этот меч.

Вальсок

Проснулся я, и нет руки,
а было пальцев пять.
В моих глазах пошли круги,
и я заснул опять.

Проснулся я, и нет второй.
Опасно долго спать.
Но Бог шепнул: глаза закрой,
и я заснул опять.

Проснулся я, и нету ног,
бежит на грудь слеза.
Проснулся я: несут венок,
и я закрыл глаза.

Проснулся я, а я исчез,
совсем исчез — и вот
в свою постель смотрю с небес:
лежит один живот.

Проснулся я, а я — в раю,
при мне — душа одна.
И я из тучки вниз смотрю,
а там давно война.

Одиночество

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, —

ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и — кстати — самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.

Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.

Стихи о слепых музыкантах

Слепые блуждают
ночью.
Ночью намного проще
перейти через площадь.

Слепые живут
наощупь,
трогая мир руками,
не зная света и тени
и ощущая камни:
из камня делают
стены.
За ними живут мужчины.
Женщины.
Дети.
Деньги.
Поэтому
несокрушимые
лучше обойти
стены.
А музыка — в них
упрется.
Музыку поглотят камни.
И музыка
умрет в них,
захватанная руками.
Плохо умирать ночью.
Плохо умирать
наощупь.

Так, значит, слепым — проще…
Слепой идет
через площадь.