Вчера греко-католики поминали одного из виднейших деятелей своего возрождения в Беларуси отца Яна Матусевича. Он действительно был человеком незаурядным и весьма заметном на белорусском религиозном и национальном поле. Он сам из православной семьи и когда-то был православным священником, затем перешел в католичество и был сначало римо-католическим, а потом греко-католическим священником и бееспорным лидером этой ветви католичества в Беларуси. Даже еще будучи православным священником, он успел сыграть немалую роль в становлении некоторых современных ведущих деятелей Православия. Например, прот. Сергий Гордун вспоминает о своих студенческих годах в Минске в 70-х годах:

В Минске была возможность немного поговорить со священниками. Я с благодарностью могу вспомнить отца Иоанна Матусевича, хотя дальнейшая его судьба очень неприятна для меня. Он служил в церкви святого Александра Невского и сам обратил на меня внимание; попросил пономаря, чтобы я остался после службы. Сам подошел ко мне и стал расспрашивать: кто я, откуда я. Потом даже предложил мне что-нибудь почитать. Он дал мне почитать несколько книжек протоиерея Александра Меня.

Но вот интересно — только сейчас я обратил внимание на наличие в биографии отца Яна неясных мест. На всех греко-католических сайтах и даже в белорусской Википедииупоминается, что он в 1972 г. окончил (по другим источникам только поступил) в Смоленскую православную семинарию. Но Этого на самом деле никак не могло быть, по той простой причине, что не было тогда такой семинарии. Смоленская семинария, как об этом можно прочитать хотя бы на ее сайте, как зкрыта была большевиками в 1918, то так и не действовала вплоть до 1988 года, когда было организовано училище, а потом в 1995 г. семинария.
Еще заметил, что католическиие источники упоминают о православном служении о. Яна в Смоленске и под Молодечно, но совсем молчат по поводу его служения в церкви Александра Невского, о чем пишет о. Сергий Гордун. Надо сказать, что я лично в тех же 70-х годах тоже начал ходить в церковь, но примерно на год-два позже, чем мог ходить о. Сергий ( он православный с детства, и, хотя поступил в институт в Минске на год позже меня, ходил с первого курса в церковь, а я начал ходить только на третьем, а то и позже). Но я уже не помню и даже не слышал о таком священнике в Александро-Невской церкви, что тоже удивительно, поскольку тогда всего два храма в Минске и было. Еще, кстати, не менее удивительно, что мы и с о. Сергием даже не были знакомы в то время, хотя у нас была довольно сплоченная компания той мизерной молодежи, что тогда была в церкви. Не заметиь тогда человека в церкви было невозможно, и я действительно вспоминаю теперь его как прихожанина, стоявшего всегда в одном месте, у боковых дверей. Но почему мы так и не познакомились? Может он предпочитал уединенность и не нуждался в наших неофитских тусовках? Тоже загадка…

Заметил, что в ЖЖ многие с ужасом вспоминают 1 сентября в свои школьные годы. Кто-то даже в более чем сорокадетнем возрасте до сих пор радуется 1 сентября, что не надо идти в школу. А вот для меня почему-то 1 сентября всегда был радостным днем. С таким воодушевлением и страстным желанием «начать новую жизнь». И это даже в начальной и средней школе, где, скажем прямо, мне приходилось невесело. Я был таким дохлым мальчиком-очкариком-дистрофиком, удобной мишенью для насмешек и даже издевательств. Хотя, с другой стороны, именно может и поэтому для меня это сыграло важную роль, поскольку внимание хочешь-не хочешь, а все больше переключалось на внутренний мир и независимые от толпы ценности. И даже в эти годы я с середины лета начинал сильно скучать по школе. Тогда учебники не выдавали, их нужно было покупать самому. И вот в течении лета, то один учебник появится — купмшь, то другой… И возмешь с магазина этот пахнущий свежей краской новый учебник, что не можешь удержаться — весь его и прочитаешь от начала до конца, а то и не один раз. Я очень, кстати, сочувствую, нынешним школьникам. Вот моей дочке выдали в конце года учебники для следующего класса, уже весьма и весьма б.у. Даже если и не сиольно потрепанные, а как-то никакой тайны, что ли… Нет этого чарующего чувства «первооткрывателя» книги — ты ее открваешь, а она тебя приветствует скрипом неразмятого корешка и слипшихся страниц. Все так чисто и ново, что хочется быть самому чистым и новым…
А что уж говорить про старшие классы, где я оказался в совсем новой для себя атмосфере. В больших городах есть спецшколы, а в нашем маленьком был спецкласс, куда набирались ученики со всего города. И такой дружный и добрый класс получился, как ни странно. Всем было интересно учится, и учтеля были такие и сердечные, и работающие не на деньги, а на совесть. Особенно по главным для нашего класса предметам — физике и математике. А сейчас даже и не очень радовавшие тогда преподаватели вспоминаются с умилением.
Например, русский язык и русскую литературу у нас вел директор школы, такой ну точь в точь «пан директор» из «Кабачка 13 стульев»- с напускной важностью, сильно отдающей глуповатостью. Его любимым писателем был «Лев Толстой», котрым он так достал, что я сбежал к Достоевскому и отстреливался с ним от директора и друга и соседа по парте, тоже любителя Толстого и, может поэтому, даже внешне и по поведению сильно похожего на Пьера Безухова. Кстати, по нашим провинциальным масштабам, он и был аристократ — его папа заведовал городским отделом культуры. Мы немало времени, помню, провели в каких-то тупых спорах, кто круче, Толстой или Достоевский. В прошлом году, кстати, мы с ним спустя все эти годы встретились, и среди прочего он заявил, что теперь признает, что Достоевский все же круче:)
Или вот еще преподаватель истории и обществоведения. У него вместо одной руки был желтый протез, которым он помогал переворачивать свои столь же желтые листы из конспектов времен идеологического палеолита. Он учил и говорил только по этим бумагам, запас которых по всем темам и поводам был просто неистощим. Он тоже был начальником — зам. директора по воспитательной работе. В те времена в школе просто так танцы или, как потом стали говорить, дискотека не устраивались. Все это было как бы просто небольшой маленькой радостью, которая дарилась школьникам в конце какого-нибудь праздничного собрания, которое не мыслилось без «доклада» (помните, как в «Карнавальной ночи»?). Надо было набраться терпения и переждать «торжественную часть», а там… Уже воображение рисовало нечто сладостное, когда на трибуну подымался сей наш блюститель коммунистического воспитания с костяной рукой и толстой пачкой желтых бумажек. Честно сказать — сразу хотелось плакать. Вместе с долгожданным окончанием этого нудного чтения кончалось и «детское время». И опять же — разве не сыграло и это живое воплощения застоя и советского абсурда свою роль? Разве не это в том числе сравнительно рано посеяло во мне отвращение ко всему советскому, коммунистическому и заставило искать и думать. Так что этим нафталиновым сухарям я тоже обязан и интересом к настоящей литературе и интересом к настоящей мысли.
И вот представьте, как все сложилось… У меня уже была привычка еще со времен, когда я был «изгоем», держаться независимых убеждений. Я не боялся быть маргиналом, «отстать» от сверстников в какой-то детской моде… И на все это сверху интерес к Достоевскому и другим мыслителям… Поиски источников информации. Соответственно — слушание «голосов». Так что к старшим классам я уже был твердым антисоветчиком, таким диссидентом школьного масштаба «в коротких штанишках». Кроме того, я стал преуспевать в физике. Не говоря уже о том, что класс был просто дружным и добрым, где просто не могло быть каких-то «изгоев», там я даже «зауважали», что, в свою очередь, способствовало обретению и смелости, и уверености, и даже задиристости. А «личные убеждения» стали не убежищем изгоя, а фундаментом внешнего поведения.
Еще я преуспевал, как ни страно, в военном деле. Почему-то у меня, расхлябанного «либерала-демократа», очень хорошо получалось маршировать и очень быстро собирать и разбирать автомат Калашникова:) Учитель по военной подготовке тоже был своеобразным. Когда я был в начальной школе, Иван Иванович был учителем в параллельном классе, причем самом лучшем — вообще Иван Иванович считался лучшим учителем нач. школы, все хотели к нему попасть. Он, конечно, отличался строгостью, но все же было неожиданно, когда вдруг оказалось, что он офицер в отставке и переквалифицировался на военрука. Может быть и здесь… сочетание военрука и учителя первоклашек в одном лице сохраняло и в самом «военном деле» что-то человеческое?
Ну а первая любовь? Где ж ей быть тогда, как не в школе?:)
(Честное слово, хотел только два слова написать по поводу 1 сентября:) Наверное, это старость — склоность к мемуарам:)