Прочитал статью Александра Шумского (а не Андрея Кураева, как я поначалу подумал — уж очень сильно похоже), по ссылке, что дала daria_d .

Развивая ее же фразу на форуме:
Для автора, видимо, мачизм превыше христианства (расценивать как положительного героя Майкла Корлеоне — ну-ну)..
хочется сказать, что в последнее время то общество, что представляет у нас православие, как-то особо принялось отгребаться от христианства. Примечательноть факта в том, что это не стихийный процесс размывния христианства миром — что было, есть и будет (другое дело, как этому христианство противостоит),- а сознательная тенденция со стороны именно тех, кто позицирует себя в качестве просветителей-апологетов или «по должности» призван быть таковым.

Эти апологеты, среди которых особо выделяется диакон Кураев, того же духа и автор статьи, начали с того, что попытались из вороха обрядоов и полуязыческих представлений «исторической» православной среды выкристализовать и показать в новом свете суть и силу как православного христианства, так и христианского православия. Примечательны в этом плане книги Кураева «О нашем поражении» и «Традиция, догмат, обряд». Что же происходит дальше? Заняв вполне понятную позицию защитника именно православного христианства, такой апологет становится постепенно патриотом православной корпорации, предстает ее защитником любой ценой и направляет свое публицистическое жало на тех или иных теснящих православие «врагов». Но «враги» продолжают теснить, а публицистика, какой бы яркой и убедительной она не была, не в состоянии одна держать фронт. Появляется желание оживить православие изнутри, придать ему динамику и устойчивость, найти какой-то золотой ключик от где-то должной быть потаенной дверцы. Эта цель выходит на первый план и она постепенно занимает место прежней — христианизации «крещенного, но не просвещенного» православия. Происходит удивительное смещение акцентов. «Задачи фронта» важнее всего — нам бы победить, а там и с христианством разберемся, которое , конечно, ценим и уважаем, а потому христианскую риторику не забываем. И это даже наша главная цель, но не сейчас… И тут срабатывает закон — стоит только не то, что отказаться от христианства, но сдвинуть его несколько в сторону, как почва начинает уходить из-нод ног. Ибо Церковь стоит только на одном основании — на Христе. И стоит этим краеугольным камнем пренебречь, как здание рушится и утопает в волнах мира. При этом вроде как бы только отложеный камень начинает сильно мешать. Его присутствие раздражает, он вроде навязанной ноши, которую и бросить нельзя, и нести обременительно.

У представителей «новой волны» в православии все это выражается в стыдливо прикрытой, но очевидной неудовлетворенностью ролью христианства как источника «боевого духа». Поэтому поиск новых идеалов ради спасения корпорации начинается уже не просто в сторонних, но и противоположных христианству направлениях. Как, например, тоска по этим «настоящим мужикам» и внезапное открытие для себя киношных героев, геройство которых вчерашний христианин еще вчера не ценил. Но поскольку ноша не брошена, и христинскую риторику не следует забывать, то и иполучаются очевидные нелепости вроде того, что, оказывается, глава мафии это мужчина «лучший из лучших», а его бесславная смерть символизирует, оказывается, «вырождение западного христианства».А у внезапно полюбившегося Гибсона «с потрясающей убедительностью показано мужество Спасителя, которое уже почти покинуло наш мир». Суждение, по-моему, нисколько не уступающее недавнему перлу главного баптиста России об «интеллигентности » Иисуса Христа. Ягненок, ведомый на заклание, — вот что мы знали до сих пор. О каком «мужестве» речь? Спаситель колебался, просил пронести мимо эту горькую чашу. И горечь ее состояла в частности и в том, что требовала полного смирения, согласия идти на бесцветную, позорную смерть. «Мужественные» герои на экране, как мы знаем, умирают с презрением и гордостью в глазах, плюют в лицо убийцам, что-то выкрикивают, подобное на «коммунисты умирают, но не сдаются», Христос же умирает, умиротворяя. С любовью и смирением ко всем и перед всеми, в том числе и убийцами. Именно православная, а не западная, традиция изображает распятого Христа не столько страдающим (тем более «мужественно»), сколько обнимающим мир.

Страдая по «мужскому началу» автор статьи попадает еще в одну полемическую ловушку. Когда он столь трагически говорит о «бесполости» современного киногероя, хочется спросить — а что, у Христа, в противоположность им, несравненно более выражена половая принадлежность?

Ну от этих «христологических» открытий совсем недалеко до провозглашения новых догматов. Прикладного прифронтового плана. Например,»антишахидского», что провозгласил Андрей Кураев. Вроде как бы не совсем серьезно, но все же такими словами так просто не бросаются. Даже в племическом запале. Догмат он и есть догмат. Если не христианской, то какой-то другой, новой веры. Новая вера требует и новых святых. Симптоматична в этом смысле канонизация Федора Ушакова, который причислен, как уже было справедливо замечено, к неведомому ранее в христианству рангу «святых воинов».

Хотя что может быть нового в этом мире? Автор статьи радуется, что по некоторым неприятным показателям православие «отстает» от запада. Так-то оно так. Только ведь отставание еще никого не спасло. «Отстает» — предполагает хоть и замедленное, но движение в том же направлении. И рано или поздно достигнешь того же пункта. По некоторым показателям, которые стали болью общества, мы тоже когда-то отставали. Ничто не может повлиять на общее движение, в том числе и христианство. Если его попытаться приспособить для этой цели, то неизбежно такое христианство станет не-Христовым, а к общему движению только добавится еще одна составляющая. Христос пришел не для земных побед, он переводит нас в плоскость иного бытия, где тоже брань, но куда серьезнее. Только фронтовая линия проходит не между народами, цивилизациями, культурами, даже религиями, а по сердцу каждого из нас.