Оригинал взят у
———————————————————————————————————
…Церковь – это гонимое сообщество. Она не может быть другой, – Христос всё сказал заранее! «Меня гнали – и вас будут гнать». Никакого, так сказать, здесь разнообразия не предложено… Однако, совсем недавно мы услышали и увидели, например, на улицах Москвы кощунственное лозунги, выкрикиваемые и натянутые через главные площади столицы: «Православным быть выгодно». Эту антихристову ложь не опровергла публично наша церковь.
И мне кажется, что 10 лет назад, когда ушел владыка (митр. Антоний – свящ. Ф.), все то, что мы сейчас видим в формах, я бы сказала, вызывающих, скандальных, оно уже было и оно цвело, и оно было в самом расцвете. В двух словах я поясню, что я под этим подразумеваю. Я думаю, что русское православие сейчас подобно огромной реке, которая растекается на несколько потоков. Я имею в виду, разумеется, не тайну Церкви, а ее «в-мире-бытие». Первый, еще недавно основной поток, можно условно назвать Лаодикийским. Это та ветвь церкви, которая ни холодна и ни горяча. Она строит храмы там, где удобно местной администрации, ставит в армии капелланов, а в школах преподавателей Основ православной культуры. Она живет в согласии с начальством, в мире с собой, и ей принадлежит настоящее, но не будущее. 10 лет назад скандалы, потрясшие нашу церковную жизнь в последние полтора-два года, были еще впереди. Храм Христа Спасителя сиял неопозоренным золотом, подавляющее большинство думающих людей называли себя православными или симпатизирующими православию. И многим казалось (казалось, я бы сказала, и мне), что можно гармонично сочетать в своей церковной, общественной и частной жизни стремление к бытовому благополучию, деловые отношения с начальством и верность Христу. Сейчас, я думаю, Лаодикийский период заканчивается. То, что Церковь — гонимое сообщество, становится все более и более очевидным. Те, кому посчастливилось вчера, как мне, быть на дискуссионной группе, которую вела Ирина Яновна фон Шлиппе, могли услышать, как жила Сурожская епархия, и приход, и епархия – вся ответственность лежала на самих людях. Уборкой, как мы все знаем, занимались самые почетные люди, это было самое привилегированное занятие — подметать этот большой храм. Покрасил его, когда был ремонт храма, один прихожанин, и даже краску покупал на свои деньги. Всё, что делалось, делалось бесплатно, за счет прихожан и их единственного усилия, также и в епархии. Это уникально в том отношении, что всю эту колоссальную и невероятно плодотворную деятельность, — огромный приход, — воодушевляла страстная любовь к одному человеку. Помимо всеобщей и закономерно ожидаемой любви ко Христу, в центре всего этого стоял владыка Антоний. И даже когда люди не осознавали этого (я помню, как собирались на приборку, как тогда говорили, как наряжались дамы, и конечно, ради храма, но еще и ради безумной надежды, что он, может быть, выйдет, и он иногда выходил, и благословлял, и сидел там ), он был образцом наглядным и живым, и нам нужен образец, на которого можно смотреть и трогать его, а не только ему молиться.
Однако, к чему это я завела? – что, помимо, во многом и многом, а не только, конечно, в этом, уникальности Сурожской епархии, в этом была закономерность гонимого сообщества. Разумеется, когда, скажем, собиралась домовая церковь, когда люди молились вместе, то им не привозили пиццу из нового ресторана; когда церковные семинары происходили, скажем, у нас дома, то никакого сомнения не было в том, что всё абсолютно, еду, уборку доклад и все прочее осуществлят сами верующие, а не кто-то другой, потому что это была гонимая церковь. Точно так же, скажем, когда я слушала Вас, Ирина Яновна, я всё время думала о том, что очень многое, из того что вы рассказываете, например, является нормой в жизни Преображенского содружества малых братств, называемого в просторечии «кочетковцами». Будучи гонимым сообществом, они, разумеется, сами, в своей среде, если им нужно построить дом, зовут и архитектора, и плотника, и на свои средства покупают бревна – а кто им даст? Поэтому, мне кажется, что реальность Церкви как гонимого сообщества как бы обеспечивалась Советской властью, и трагедия церкви последних десятилетий состоит в том, что Советская власть эту реальность перестала обеспечивать. Церковь перестала во внешнем быть гонимым сообществом, но она не может перестать быть гонимым сообществом, потому что это суть Церкви. Она – Тело Христово, а Тело Христово ломится за своих гонителей. И как бы ни хотелось об этом забыть, забыть об этом не удаётся. И мне кажется поэтому, что, может быть, те события, которые заставляют всех нас так тяжко страдать, они в каком-то смысле ко благу, — Лаодикийский период заканчивается. В начале этого года его конец был обозначен для меня, но думаю, не только для меня, такой вехой, как разрушение церковной общины села Заостровья. Люди там жили по Евангелию, и на этот, как выразилась Ольга Александровна Седакова, труд любви, поднялась рука не у светских властей. Люди, служащие в церкви, не захотели видеть перед собой этот пример, и постарались его оклеветать и уничтожить. Эта откровенность «церковного двойника», по слову Сергея Иосифовича Фуделя, поставила под сомнение сам образ того «учреждения», в который, как написал однажды владыка, мы ухитрились превратить Церковь, большую, чем мир. Мне кажется, что этот исторический период закончился. Началась новая, грозная эпоха. «Время христианствует», как говорила мать Мария. Мученическая кончина о. Павла Адельгейма (первый день нашей конференции выпал на его сороковины), преданного почитателя владыки и образцового воина Христова, случившаяся на следующий день после 10-летия кончины владыки, знаменует, как мне кажется, завершение целой эпохи церковного лицемерия. Фарисеи строят гробницы пророков, клянутся именем владыки, служат панихиды по о. Павлу, но мы знали, что ведет к смерти владыку…, мы знали, в конце концов, что на о. Павла уже совершалось покушение, и мы отворачивались. Когда в церковной ограде начинаются гонения на Церковь Христову, мы больше не можем отворачиваться. Я, конечно, не знаю, что обещает эта новая эпоха, у какого края мы стоим. Мне кажется, всё, что мы можем, это доверять совету владыки. Верить в историю человеческого рода, — советует нам владыка. Верить в предназначение мира, в то, что всё, происходящее в мире, – часть его постепенного восхождения через взлёты и падения к откровению грядущего Бога.